_
Поэтому в первые часы войны германское командование находилось в крайней тревоге – не начнут ли русские отвод войск из пограничья, выводя их из-под удара вермахта? И с каким облегчением, даже ликованием оно восприняло массовые контрудары советских войск во второй половине дня 22 июня и всю неделю до 28 июня. Все шло даже лучше задуманного! Бросаемые в бой чьей-то окаменевшей волей, русские не уходили – атаковали под Шауляем, Белостоком, Брестом, Кальварией, Ровно, Луцком, Ковелем, Владимиром-Волынским, Перемышлем, в яростном порыве вклиниваясь в расположение немецких войск, все более и более охватываемые железными клещами танковых клиньев. Это была захватывающая война – опасная и в то же время победоносно-упоительная!
Враг был силен, поражал обилием техники – но все происходило в соответствии с канонами классической военной науки Клаузевца – Шлиффена! Уже в конце второй недели войны начальник штаба сухопутных войск генерал Г. Гальдер записал в служебный дневник фразу о том, что Франция была разбита за 40 дней, крушения России следует ожидать в еще более короткие сроки!
Что стояло за отчаянными контрударами обреченных объединений и корпусов Хацклевича, Микушева, Пуганова, Петровского, Карпезо? С чем сопоставлялась поголовная гибель кавалерийских дивизий под Белостоком?
Сразу отпадает предположение о тщетных попытках предотвратить глубокое вторжение, сохранить территорию. Если боевые действия первых двух-трех дней определялись “наступательным” содержанием чрезвычайных пакетов Генштаба, вскрытых по тревоге, то 25 июня объявленная директива о создании государственной зоны обороны по линии Западной Двины – Днепра – Синюхи их отменяет, признавая всю территорию западнее ее потенциально потерянной!
Наряду с этим указанные уже обстоятельства отвергают предположение об особой заботе о сохранении кадровой армии мирного времени. Директива 25 июня означала признание поражения армии в приграничном сражении. И если чисто военная сторона событий признавалась главной (а какая еще могла быть в войне?), следовало бы одновременно отдать в войска директиву на быстрый выход из-под удара отходом в восточном направлении, ускорив вдвое темп отступления и приступив к порче дорог, мостов, переправ. Полная моторизация “в европейском варианте” привязывала немецкую армию к дорогам и делала ее особо чувствительной к такого рода действиям, которые не требуют больших сил и времени. Налицо совершенно обратная картина: армия может быстро отступить – ее заставляют контратаковать, держась определенных районов, она может спастись – ее убивают! Показательна в этом отношении трагическая судьба командующего 4-й армии Западного фронта генерала Климовских, в военном отношении совершившего подвиг доблести – в течение четырех недель находясь на острие удара южного крыла группы армий “Центр”, вновь и вновь собирая разрубаемые танковыми клиньями вермахта части армии, он противостоял группе Гудериана и 4-й армии Клюге. Ни разу не допустил окружения и не выпустил Гудериана на оперативный простор в восточном направлении, что было выдающимся достижением, поучительным примером активной обороны с жертвой территории – но расстрелянного потому, что он ОТСТУПАЛ, в то время как его товарищи Болдин, Голубев, Курочкин, Курасов смело, но с военной точки зрения малопродуктивно атаковали, попадали в окружение, быстро теряли войска, но служили невозбранно!
Что было такое в воюющей стране, что Сталин на какое-то время поставил выше судьбы действующей армии?
25 июня войска получили директиву на выход из-под удара – днем ранее, 24 июня, без особого шума был создан неброский Совет по эвакуации (председатель Шверник, заместитель Косыгин).
Какие-то странные аберрации начинаются, стоит только приблизиться к этому совету:
- “очевидцы утверждают”, что Сталин в первые дни войны выражал неоправданный оптимизм в отношении скорого перелома в ходе боевых действий – но этот Совет “объявлен” 24-го, т.е. “решен” 23-го, т.е. не позднее первых 48 часов (!) войны;
- “очевидцы утверждают”, что Сталин в первые дни войны был подавлен, мало занимался делами − и прямо-таки гигантское мгновенное развертывание деятельности этого Совета, разом подняло промышленность 7 республик, 60 областей без задоринки, без единого вопроса!
Всесильные Органы, Госплан, Госснаб, ВоСо, дюжина наркоматов первого ранга в безусловной субординации и перед кем? – “советом”, да еще каким-то не “важным”. Кто такой Шверник? Вы знаете Шверника? Профсоюзник, секретарь ВЦСПС! А Косыгин? Кто такой Косыгин? Нарком текстильной промышленности! Даже наркомат водного транспорта был более известен. И вдруг перед ними склонились Вознесенский, Берия, Каганович, Жданов, Хрущев?!
Да полноте, проснитесь! “По когтям узнаю льва!” − воскликнул бы Лейбниц. Кто, кроме Сталина, воплощенного во всесильной ВКП (б), самой эффективной структуре управления и властвования, известной истории, мог осуществить эту работу, неслыханную трудность и грандиозные последствия которой нам уже очевидны? Чья капитан-исправничья фуражка могла развязать любое препятствие, ссадить любую амбицию, запрячь в одну телегу лебедя, рака и щуку? – даже если ее принесет А. Н. Косыгин…
И кто, кроме этого профессионального революционера-конспиратора, мог так ее затенить, что ни союзники, ни враги, ни мы, живущие более семи десятилетий спустя и, зная ее весомость, никак не можем определить ее ранга среди других решаемых им в 1941 году задач как важней среди важных…
Сама последовательность принятия решений – 24-го об эвакуации и 25-го о стратегической обороне – говорит о том, что Сталин считал самым важным в условиях крайне неблагоприятного начала войны: сохранить военно-экономический потенциал, по условиям 30-х годов на 80 процентов развернутый западнее Волги, предварительные работы по перемещению которого уже начались с 1939 года под удобно непонятной вывеской “строительство заводов-дублеров”. Создание Совета по эвакуации означало, что уже не позднее утра 23-го, а, скорее всего, во второй половине 22-го И. Сталин пришел к выводу о поражении армии в пограничном сражении – может быть, он считал начальную задачу в 1941 году неизбежной, хотя и крайне тяжело с ней мирился и оттягивал принятие окончательного решения…
Где-то в сумеречные часы с вечера 22-го до утра 24-го перед ним встала во всей жестокости дилемма Кутузова в новой форме – что важнее для судьбы страны: сохранение кадровой армии мирного времени, попавшей под неотразимый удар, или спасение военной промышленности, в массе своей оказавшейся в полосе вторжения?
Итоги войны, судьба мира в конечном счете зависели от правильности его выбора:
- бросить промышленность и быстрым отводом в глубь страны спасти 4,7-милионную армию мирного времени как основу развертывания массовых Вооруженных сил… вот только с чем они пойдут в бой через 5-6 месяцев, когда начнут иссякать мобилизационные запасы;
- или, пожертвовав кадровой армией, эвакуировать промышленность и, опираясь на имеющийся в стране 20-25-миллионный призывной контингент, воссоздать ее заново… но не станет ли гибель кадровых частей падением плотины, после которого ревущая стихия поглотит все? Как предотвратить эту угрозу?
24 июня видимая часть решения отлилась в директиву о создании Совета по эвакуации – Сталин решил дилемму в пользу промышленности! Кадровая армия должна была пожертвовать собой… но не до последнего солдата!
В том огромном маневре военным потенциалом через пространство и время, типологически отчасти совпадающим с маневром территорией в 1812 году, кадровая армия играла не главную и исключительную, а соединенную в общей симфонии мелодию:
- она не давала противнику быстро продвигаться в глубь страны к военно- промышленным центрам;
- притягивала на себя удары авиации, в том числе дальнебомбардировочной, снимая их с магистралей, промплощадок, погрузочных эстакад;
- истекая кровью, сохраняла в себе резерв последнего срока, к декабрю сократившийся до сорока дальневосточных дивизий;
- служила приманкой, тешила генеральско-прусскую спесь числом пленных, номерами уничтоженных корпусов и дивизий, ливнем Железных крестов, фанфарами Берлинского радио, за серебряными разливами которых не слышен был нарастающий рокот поднимающихся с места сотен заводов!
Именно армия оплатила своей кровью перенос сквозь пространство 1523 заводов и 10 миллионов человек персонала – но цена эта оказалась страшной: из 4 миллионов 200 тысяч бойцов и командиров Красной Армии, принявших участие в оборонительных боях против превосходящих сил вермахта, многие пали смертью храбрых или попали в плен!
Была ли возможность избежать таких жертв?
Простой расчет показывает, что для вывода войск Западного и Юго- Западного направлений из-под удара вермахта надо было осуществить стратегическое отступление со средней скоростью 25-30 км в сутки вместо 12-15 км реальных, т.е. вступление германских войск в промышленные центры Юга началось бы на 25-30 дней раньше. Что это значит, говорит пример Криворожья, вступление противника в которое началось в середине августа. Даже при крайнем напряжении сил удалось вывезти к этому сроку только оборудование авиамоторных заводов и Днепровского алюминиевого комбината, при этом последние эшелоны уходили, когда немецкие танки вступали в промзоны. Дефицит времени был настолько жесток, что пришлось оставить оборудование артиллерийских заводов, без которых в крайности можно было обойтись. Не успели даже уничтожить техдокументацию, по которой немцы в 1942 году наладили производство очень ценимого ими 120-мм миномета Шевырина. Что бы мы вывезли, если бы немцы вступили на месяц раньше?
Картину развития событий при “армейском приоритете” являет такой факт: “отпущенные на свободу” советские войска так быстро оставили г. Изюм, что немцы два дня не занимали его; за это время партийно-советским аппаратом Совета по эвакуации удалось вывезти единственное в СССР производство оптического стекла… Коме прочего, этот пример еще раз показывает, что технически армия в 1941 году могла уйти из-под удара – да и в 1942 году в стратегическом отступлении, при той же степени моторизации, она ни разу не дала окружить себя; темп немецкого наступления 1942 года от Харькова до Кавказа был приблизительно равен лету 1941 года.
И здесь следует сделать отступление и особо отметить одно очень важное обстоятельство, о котором не всегда говорят многие нынешние историки: ни одна из капиталистических стран мира в принципе не смогла бы обеспечить такие высокие темпы эвакуации промышленности, которые продемонстрировал Советский Союз, даже если бы захотела. Любое капиталистическое государство, попав в такие крайне невыгодные условия, в какие попало Советское государство, было обречено на верную гибель. Наличие частной собственности, когда у каждого предприятия имеется свой хозяин, сковывает взаимоотношения между предприятиями и не позволяет оперативно управлять ими по единому плану. Современная капиталистическая действительность на территории СССР является тому подтверждением: в настоящее время решение многих оперативных вопросов между предприятиями из-за отсутствия у потребителей услуг денег растягивается на многие дни и даже месяцы, т.к. требуется в первую очередь предоплата за товар или услугу, и только потом производится работа. В Советском Союзе, где господствовала общенародная собственность, взаимоотношения между предприятиями были упрощены: часто достаточно было звонка одного руководителя другому, чтобы работы начались, а решения высших инстанций выполнялись беспрекословно.
Наконец, остается сказать, когда И. Сталин изменил распределение рангов своих задач Верховного Главнокомандующего, в октябре 1941 года, позвонив Г. К. Жукову на КП Западного фронта, он спросил, есть ли возможность удержать Москву, не предваряя ответа встречным требованием, как то было в случае Могилева, Смоленска, Брянска, Киева, Харькова, Тихвина, Ростова-на-Дону, т.е. поставив военный приоритет на независимое от других обстоятельств место, освободив его от обусловленности спасения военно-промышленного потенциала, который уже переместился за Волгу. Первая великая задача войны была решена – Армия теперь становилась Главной, но не Единственной.
Великий выбор
Решение И. В. Сталина 1941 года предуведомляло 1945 год и величайший взлет СССР в 50-80-е годы – иное отдаляло нашу гибель как великой державы самое большое до осени 1942 года, при весьма вероятной перспективе полного уничтожения…
Всемирная история не знает решения столь тяжкого и столь значимого, которое принял и осуществил летом 1941 года Иосиф Сталин, решения, которое выдвинуло его как Величайшего Верховного Главнокомандующего, осознавшего войну не как игру фишками армий и флотов, а как великое сосредоточение Экономики, Политики, Идеологии, Пространства, Времени, Воли, Духа, Вооруженных Сил. Победа 1945 года поставила его на неизмеримую высоту над любым отечественным военным деятелем. Иногда пытаются его заслонить Г. К. Жуковым – попытка несостоятельная. Георгий Константинович был только стратег, водитель войск, талантливый полководец, но совершенно не чувствовавший, например, политическую сторону войны, а в чисто военной области ограниченный своим сухопутным кругозором и непониманием роли флота в глобальной военной картине, что сказалось не лучшим образом на его деятельности в качестве министра обороны СССР в 50-е годы.
Назначение Г. К. Жукова на пост Главнокомандующего сухопутных войск в 1945 году было потолком для “Первого маршала” из той сталинской когорты полководцев, таких как Рокоссовский, Василевский, Шапошников, Мерецков, Говоров, Толбухин, Тимошенко, Соколовский, Малиновский, руками и разумом которых Великий главнокомандующий совершил войну.
Великими усилиями нации, многих поколений прежде живших рождается великий лидер, великий вождь! Четыре-пять поколений русских революционеров создавали тот сплав, из которого отлился Иосиф Виссарионович Сталин! Такой сплав выковала мудрая партия большевиков, вооруженная самой передовой идеологией − революционным марксизмом-ленинизмом.
В. Тишуров, г. Минск